Сергей Бакшеев - Любовница депутата [сборник]
Но в тот вечер никто не обращал внимания на подобные мелочи. Говевшие весь день мужики жадно накинулись на небольшой бочонок, и вскоре Витька уже долбил по дну, как туземец по барабану. Вино в пластиковых стаканах тоже не задерживалось. Некоторые, особенно говорливые, пытались произнести какие-то заумные тосты, но их мало кто слушал.
Основательно утолив жажду, туристы переключились на шашлыки. Перед мангалами царила не меньшая толкотня, чем перед канистрами. Кто-то раздувал огонь, кто-то усердно заливал его вином, кто-то без конца ворошил угли и передвигал шампуры. В итоге шашлыки получились или сырыми, или подгоревшими. Но это никого не смущало. Стоило первому снять шампур, как все, боясь, что им не достанется, похватали остальные.
Но мяса и вина было много. Разбитные парни из техникума, везде и всюду ходивших с гитарой, загорланили песню. Многие подхватили, стали притоптывать, а Витька самозабвенно стучал по опустевшему бочонку и так усердно тряс головой, будто вколачивал в землю лбом огромную свою.
Через минуту все дружно тряслись в бешеном танце. Танцевали азартно, неистово, так, словно шло соревнование на максимальное количество движений в секунду. При этом, радостно сверкая глазами, все громко кричали песню, в которой постоянно повторялись слова: «Я пью до дна …» И именно эти слова выкрикивались особенно мощно, на пределе голосовых связок.
Но неистовый танец закончился, и дальше все покатилось с удручающим однообразием, повторявшимся уже не первый день. Одни пели, другие пили, третьи ожесточенно спорили, но большинство умудрялось проделывать всё это одновременно.
Олегу приглянулась пухленькая розовощекая студентка мединститута, и он живо принялся обсуждать с ней проблемы кесарева сечения. Студентка звонко хохотала и отмахивалась от него, но он назойливо приставал к ней с одним и тем же вопросом: «Нет, ты скажи мне, кесарево сечение — это хорошо или плохо?». Кончилось всё тем, что он наговорил ей тысячу комплиментов и полез целоваться, заявив, что хочет выпить с ней на брудершафт. Девушка поначалу не противилась, но, когда Олег перешел к более решительному лапанью, выскользнула и куда-то исчезла. Облом его нисколько не расстроил. Олег поспешил за своими дружками, которые утащили добрую часть оставшегося вина.
На утро ему было паршиво и грустно. Веселье закончилось, оставив лишь тяжесть в голове, сухость во рту и щемящее чувство чего-то безвозвратно потерянного, безжалостно убитого. На первый взгляд ничего не произошло, всё было как обычно, как все эти дни, но он ощущал непонятную досаду и какую-то смутную, ничем не объяснимую тревогу. Даже вздрогнул от неожиданности, услышав скрип своих зубов.
Тогда он и вспомнил слова Веры, вспомнил ее простые безжалостные вопросы: зачем я здесь, зачем я живу? Он почувствовал в груди нетерпеливые часы, которые минута за минутой, час за часом отсчитывают его земной срок и неумолимо приближают время, когда придется держать ответ за всё, что сделал и не успел сделать в жизни.
Олегу вспомнилось, как его младший братишка, долго пыхтевший над листком бумаги, подошел к нему удрученный и печально сказал, что человек живет, оказывается всего двадцать пять тысяч дней. Олег улыбнулся, желая утешить брата, но увидел в глазах десятилетнего пацана такое горе, что невольно примолк пораженный. В тот момент у него пропало ощущение бесконечности, и жизнь показалась короткой-прекороткой.
Двадцать пять тысяч дней. Всего ничего! А ведь третью часть жизни он уже прожил, а может и целую половину?
Им овладело чувство безвыходности и тоски. «Срочно, срочно надо что-то менять, — металась в нем шальная мысль. — Нельзя терять ни минуты! Надо спешить!» И он засуетился, готовый схватиться за любое дело, только бы сейчас, сию же минуту.
Но в данную конкретную минуту, после вчерашней пьянки, больше всего хотелось пить. Он свесил ноги с кровати и попал в липкое пятно, видимо от вина. Бардак в комнате был больше обычного, вместе с Виктором спала какая-то девица, все кругом провоняло табаком, от чего нестерпимо хотелось блевать.
«На воздух, надо на воздух! И срочно купить минералки!» — засобирался Олег.
3Обо всем этом Олег вспоминал, когда поднимался на гору Ахун. Он шел быстро, не разбирая дороги, и вскоре устал. Тут и там попадались разрозненные островки таявшего снега, со склона стекала вода, было мокро, скользко и сыро. Изредка он останавливался, чтобы отдышаться, и оглянуться назад.
Сквозь голые ветки деревьев виднелось море. Над ним витала легкая светлая дымка, сгущавшаяся к горизонту. День выдался ясным, и морская поверхность искрила тысячами солнечных бликов, будто кто-то неведомый и всесильный раскачивал необъятное голубое покрывало усеянное жемчужинами. Солнце купалось в море и играло с ним в озорную радостную игру. Солнечные лучи с бесконечной высоты отчаянно ныряли в воду, наталкивались на препятствие и ослепительными горошинами перекатывались по дрожащей от наслаждения поверхности. После долгих пасмурных дней солнце и море ласкали друг друга как счастливые влюбленные после вынужденной разлуки.
Солнце было всюду: и в море, и на всей прибрежной полосе — только на том склоне, где был Олег, оно еще не показывалось. И ему страстно захотелось вырваться из липкого сырого мрака, где он так долго находился, и оказаться на бушующем радостью солнечном просторе.
Он быстро зашагал вверх по скользкому крутому склону, не обращая внимания на грязь, мелкие колючие куты, на то, что во рту пересохло и хочется пить, и что сердце бешено колотится в груди, напоминая о вчерашнем. Он шел напрямик, не выискивая удобного пути, не выбирая, где посуше и почище. Он шел к солнцу.
«Но ведь к солнцу можно дойти, если спуститься вниз, на теплый берег», — мелькнула в нем спасительная мысль, но она как-то сразу забылась, и он продолжал шагать вверх упрямо и зло. А солнечные лучи, подразнивая его, лишь касались верхушек деревьев и устремлялись вниз к чистому светлому морю.
Олег упрямо шел вверх и в конце концов добился своего. Склон стал выравниваться и наконец покатился вниз, подставив горбатую спину под теплую ладонь солнца. Это еще была не вершина. Вершина виднелась впереди, а здесь гора изгибалась и крутым виражом уходила вправо.
Олег остановился, поднес к улыбающимся губам комок снега и подумал, что человек всегда находит сотни оправданий своей лени и безделью. А ведь стоит чуть-чуть напрячься, и достигнешь многого. Любая цель становится ближе, если к ней стремиться.
— Но ведь я же ничего так и не решил! — вслух сказал он, протер лицо комком снега и резко отбросил снежок в сторону. — А может, я только сейчас мучаюсь из-за этого, а пройдет время, я успокоюсь, и все пойдет по-старому.
Олег вспомнил, что на следующий день после пьянки с шашлыками всё так и получилось. Утром он мечтал об Ирине и мысленно с ней разговаривал. Зачем он уехал от любимой девушки, зачем ведет здесь разгульную жизнь?
Не находя себе места, он выскочил тогда из спального корпуса и долго шел куда-то, ругая себя на чем свет стоит. А потом опомнился и поспешил на завтрак. После завтрака ему полегчало, и он, как сознательный пенсионер, равномерно передвигая ножками, прогуливался по заснеженным тропинкам, представляя рядом с собой Иру, мысленно с ней разговаривая, демонстрируя красоту зимнего горного утра.
Мягко и лениво, будто в замедленной съемке, падал снег, даже не падал, а чопорно опускался большими пушистыми комьями. Все деревья нахлобучили на себя пухлые белые шапки, эти шапки росли и постепенно превращались в шубы, а благодарные деревья, укутавшись в ниспосланные свыше одежды, умиротворенно засыпали. Невесомым хрусталем покрывался покатый, открытый солнцу горный склон. Думалось, ступи на этот склон, и зазвенит он на всю округу волшебным перезвоном. Как тесто на дрожжах поднимается все выше и выше, так и сугробы, казалось, разбухали изнутри. И над всем этим — тишина. Только изредка мягко бухнется, соскользнув с распрямившейся ветки, снежный валок, или чуть тронет голос в стороне невидимая птица, устыдится своего нахальства, да и замолкнет.
Олег тогда вернулся в номер успокоенный, забывший о душевных терзаниях. Он как будто пообщался с Ириной, прогулялся с ней.
А вечером, когда разудалый отдых в который раз покатился по накатанной дорожке, он неожиданно узнал, что Вера уже несколько дней как уехала со своим лейтенантом. Эта весть, как неожиданный укол, сняла душевную дремоту, и все утренние сомнения нахлынули на него с новой силой.
«Значит, она решила что-то важное для себя. Она теперь знает, что делать», — думал он, завидуя учительнице.
Он вспомнил ее неожиданные ласки, которые предназначались совсем не ему. Так чем же она одарит того, кого по-настоящему полюбит?!
Олегу стало обидно. Ему уже двадцать два, скоро получит диплом, а так и не знает, зачем живет, и что будет делать дальше. Фактически все эти годы его несло по течению, и он не прилагал особых усилий, чтобы пристать к какому-нибудь берегу, добиться чего-то. Где прибьет волна — остановится, подхватит течение — понесется дальше. Школа, радостное поступление в институт, а затем серенькая учеба. Жизнь в общежитии со всеми ее сомнительными прелестями, которые ему давно опостылели. И вот, как яркая вспышка, любовь к Ирине. А затем сомнения и страх перед ответственностью за любовь, и бегство на зимний курорт.
